Неточные совпадения
В кошомной юрте сидели на корточках девять человек киргиз чугунного цвета; семеро из них с великой силой
дули в длинные трубы из какого-то глухого к музыке дерева; юноша, с невероятно широким переносьем и черными глазами где-то около ушей, дремотно бил
в бубен, а игрушечно маленький старичок с
лицом, обросшим зеленоватым мохом, ребячливо колотил руками по котлу, обтянутому кожей осла.
—
Дуй, бей, давай углей, — сипло кричал он, повертываясь
в углах. У мехов раскачивалась, точно богу молясь, растрепанная баба неопределенного возраста, с неясным, под копотью,
лицом.
Но под этой неподвижностью таилась зоркость, чуткость и тревожность, какая заметна иногда
в лежащей, по-видимому покойно и беззаботно, собаке. Лапы сложены вместе, на лапах покоится спящая морда, хребет согнулся
в тяжелое, ленивое кольцо: спит совсем, только одно веко все дрожит, и из-за него чуть-чуть сквозит черный глаз. А пошевелись кто-нибудь около,
дунь ветерок, хлопни дверь, покажись чужое
лицо — эти беспечно разбросанные члены мгновенно сжимаются, вся фигура полна огня, бодрости, лает, скачет…
Откроешь утром
в летний день окно, и
в лицо дунет такая свежая, здоровая прохлада.
Митя примолк. Он весь покраснел. Чрез мгновение ему стало вдруг очень холодно. Дождь перестал, но мутное небо все было обтянуто облаками,
дул резкий ветер прямо
в лицо. «Озноб, что ли, со мной», — подумал Митя, передернув плечами. Наконец влез
в телегу и Маврикий Маврикиевич, уселся грузно, широко и, как бы не заметив, крепко потеснил собою Митю. Правда, он был не
в духе, и ему сильно не нравилось возложенное на него поручение.
После полудня пурга разыгралась со всей силой. Хотя мы были и защищены утесами и палаткой, однако это была ненадежная защита. То становилось жарко и дымно, как на пожаре, когда ветер
дул нам
в лицо, то холодно, когда пламя отклонялось
в противоположную сторону.
Тихо выпустила меня горничная, мимо которой я прошел, не смея взглянуть ей
в лицо. Отяжелевший месяц садился огромным красным ядром — заря занималась. Было очень свежо, ветер
дул мне прямо
в лицо — я вдыхал его больше и больше, мне надобно было освежиться. Когда я подходил к дому — взошло солнце, и добрые люди, встречавшиеся со мной, удивлялись, что я так рано встал «воспользоваться хорошей погодой».
Баушка Лукерья угнетенно молчала.
В лице Родиона Потапыча перед ней встал позабытый старый мир, где все было так строго, ясно и просто и где баба чувствовала себя только бабой. Сказалась старая «расейка», несшая на своих бабьих плечах всяческую тяготу. Разве можно применить нонешнюю бабу, особенно промысловую? Их точно ветром
дует в разные стороны. Настоящая беспастушная скотина… Не стало, главное, строгости никакой, а мужик измалодушествовался. Правильно говорит Родион-то Потапыч.
У меня была верховая лошадка, я сам ее седлал и уезжал один куда-нибудь подальше, пускался вскачь и воображал себя рыцарем на турнире — как весело
дул мне
в уши ветер! — или, обратив
лицо к небу, принимал его сияющий свет и лазурь
в разверстую душу.
— Как вы всегда говорите, Андрюша! — воскликнула мать. Стоя на коленях около самовара, он усердно
дул в трубу, но тут поднял свое
лицо, красное от напряжения, и, обеими руками расправляя усы, спросил...
Свищут ей ветры прямо
в лицо,
дуют буйные сзаду и спереду… Идет Аринушка, не шатается, лопотинка [Лопотинка — одежда. (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] у ней развевается, лопотинка старая-ветхая, ветром подбитая, нищетою пошитая… Свищут ей ветры: ходи, Аринушка, ходи, божья рабынька, не ленися, с убожеством своим обживися; глянь, кругом добрые люди живут, живут ни тошно, ни красно, а хлеб жуют не напрасно…
Не зорко смотрели башкирцы за своим табуном. Пришли они от Волги до самой Рязани, не встретив нигде отпора; знали, что наши войска распущены, и не ожидали себе неприятеля; а от волков, думали, обережемся чебузгой да горлом. И четверо из них, уперев
в верхние зубы концы длинных репейных дудок и набрав
в широкие груди сколько могли ветру,
дули, перебирая пальцами, пока хватало духа. Другие подтягивали им горлом, и огонь освещал их скулистые
лица, побагровевшие от натуги.
Ветер бросался на грудь Ильи, крепко
дул ему
в лицо, дышал холодом за ворот…
В профиль она была некрасива, у нее нос и рот как-то выдавались вперед и было такое выражение, точно она
дула, но у нее были прекрасные темные глаза, бледный, очень нежный цвет
лица и трогательное выражение доброты и печали, и когда она говорила, то казалась миловидною и даже красивою.
Погода была ясная, но сильный ветер
дул мне прямо
в лицо и доносил до меня стон и рыдания умирающих с голода данцигских изгнанников.
Дуло пистолета, направленное прямо
в лицо, выражение ненависти и презрения
в позе и во всей фигуре фон Корена, и это убийство, которое сейчас совершит порядочный человек среди бела дня
в присутствии порядочных людей, и эта тишина, и неизвестная сила, заставляющая Лаевского стоять, а не бежать, — как все это таинственно, и непонятно, и страшно! Время, пока фон Корен прицеливался, показалось Лаевскому длиннее ночи. Он умоляюще взглянул на секундантов; они не шевелились и были бледны.
Ни одно рыдание, ни одно слово мира и любви не усладило отлета души твоей, резвой, чистой, как радужный мотылек, невинной, как первый вздох младенца… грозные
лица окружали твое сырое смертное ложе, проклятие было твоим надгробным словом!.. какая будущность! какое прошедшее! и всё
в один миг разлетелось; так иногда вечером облака дымные, багряные, лиловые гурьбой собираются на западе, свиваются
в столпы огненные, сплетаются
в фантастические хороводы, и замок с башнями и зубцами, чудный, как мечта поэта, растет на голубом пространстве… но
дунул северный ветер… и разлетелись облака, и упадают росою на бесчувственную землю!..
Вопросительно взглянув
в лицо его, она тотчас же догадливо усмехнулась, сильно
дунув в стекло лампы, погасила её и сказала...
Попалась ему как-то картинка, изображавшая горящую свечу,
в которую со всех сторон, напрягши щеки,
дуют ветры; внизу стояла подпись: «Такова жизнь человеческая!» Очень понравилась ему эта картинка; он повесил ее у себя
в кабинете; но
в обыкновенное, не меланхолическое, время перевертывал ее
лицом к стене, чтобы не смущала.
Илья со спутанными волосами, с бледным
лицом и вздернутою рубахой, оглядывал комнату, как будто старался вспомнить, где он. Дворник подбирал осколки стекол и утыкал
в окно полушубок, чтобы не
дуло. Староста опять сел за свою чашку.
Она
дуть перестала, а заместо того мокрую губку с одеколоном мне прямо
в лицо.
Пистолет шел рядом с Вавилой, но не смотрел на него. Ружье держал под мышкой вниз
дулом, руки
в карманах потертой короткой куртки из толстого синего драпа. На голове его кожаный картуз, большой козырек закрывал глаза, бросая на
лицо черную тень.
Они оба начали злиться и взвизгивать — но тут неслышно явилась Паша, сунула
в дверь руку с зажженной лампой, — Четыхер принял лампу, поднял ее над головой и осветил поочередно Бурмистрова на постели, с прижатыми к груди руками и встрепанной головой, изломанное тело Симы на полу, а около печи Артюшку. Он стоял, положив ладони на
дуло ружья, и
лицо его улыбалось кривой бессменной улыбкой.
«Боже мой! Да неужели правда то, что я читал
в житиях, что дьявол принимает вид женщины… Да, это голос женщины. И голос нежный, робкий и милый! Тьфу! — он плюнул. — Нет, мне кажется», — сказал он и отошел к углу, перед которым стоял аналойчик, и опустился на колена тем привычным правильным движением,
в котором,
в движении
в самом, он находил утешение и удовольствие. Он опустился, волосы повисли ему на
лицо, и прижал оголявшийся уже лоб к сырой, холодной полосушке. (
В полу
дуло.)
Аня наклонялась к нему из окна, и он шептал ей что-то, обдавая ее запахом винного перегара,
дул в ухо, — ничего нельзя было понять, — и крестил ей
лицо, грудь, руки; при этом дыхание у него дрожало и на глазах блестели слезы. А братья Ани, Петя и Андрюша, гимназисты, дергали его сзади за фрак и шептали сконфуженно...
Старик Малахин берет
в руки шапку и с видом знатока щупает мех,
дует, нюхает, и на сердитом
лице его вдруг вспыхивает презрительная улыбка.
Весенний ветер
дует ей прямо
в бледное, унылое
лицо…
Слон опять вытягивает хобот и
дует в самое
лицо девочки теплым сильным дыханием, отчего легкие волосы на голове девочки разлетаются во все стороны.
Он тихонько терся хоботом о руки Лоренциты и осторожно
дул ей
в лицо.
Под звуки заунывного марша вышел на арену Энрико-палач, ведя за собой громадного, неуклюжего Лолли. Слон остановился
в шаге около моей жены и сейчас же узнал ее, протянул к ней свой длинный хобот и ласково
дунул ей
в лицо. Музыка, по знаку директора, перестала играть.
В ту же минуту Энрико свистнул, и слон, присев на задние лапы, поднял верхнюю часть туловища над лежащей Лоренцитой. Энрико слегка нагнулся к Лоренците и что-то, по-видимому, спросил ее. Она отрицательно покачала головой.
Ветер как будто изменяется: то
дует навстречу и лепит глаза снегом, то сбоку досадно закидывает воротник шубы на голову и насмешливо треплет меня им по
лицу, то сзади гудит
в какую-нибудь скважину.
Бледненькая, хрупкая, легкая, — кажется,
дуньте на нее, и она улетит, как пух, под самые небеса —
лицо кроткое, недоумевающее, ручки маленькие, волосы длинные до пояса, мягкие, талия тонкая, как у осы, —
в общем нечто эфирное, прозрачное, похожее на лунный свет, одним словом, с точки зрения гимназиста, красота неописанная…
Только чувствую, кто-то мне точно
в лицо дунул…
Волдырев кашлянул и направился к окну. Там за зеленым, пятнистым, как тиф, столом сидел молодой человек с четырьмя хохлами на голове, длинным угреватым носом и
в полинялом мундире. Уткнув свой большой нос
в бумаги, он писал. Около правой ноздри его гуляла муха, и он то и дело вытягивал нижнюю губу и
дул себе под нос, что придавало его
лицу крайне озабоченное выражение.
Слева над рожью затемнел Санинский лес; я придержал Бесенка и вскоре остановился совсем. Рожь без конца тянулась во все стороны, по ней медленно бежали золотистые волны. Кругом была тишина; только
в синем небе звенели жаворонки. Бесенок, подняв голову и насторожив уши, стоял и внимательно вглядывался вдаль. Теплый ветер ровно
дул мне
в лицо, я не мог им надышаться…
В «общую» вошел Августин Михайлыч и хохоча стал рассказывать о чем-то. Володя опять вложил
дуло в рот, сжал его зубами и надавил что-то пальцем. Раздался выстрел… Что-то с страшною силою ударило Володю по затылку, и он упал на стол,
лицом прямо
в рюмки и во флаконы. Затем он увидел, как его покойный отец
в цилиндре с широкой черной лентой, носивший
в Ментоне траур по какой-то даме, вдруг охватил его обеими руками и оба они полетели
в какую-то очень темную, глубокую пропасть.
Вдали увеличивалось и, уносясь по ветру, поднималось голубоватое облако дыма. Когда я понял, что это был против нас выстрел неприятеля, все, что было на моих глазах
в эту минуту, все вдруг приняло какой-то новый величественный характер. И козлы ружей, и дым костров, и голубое небо, и зеленые лафеты, и загорелое усатое
лицо Николаева — все это как будто говорило мне, что ядро, которое вылетело уже из
дула и летит
в это мгновение
в пространстве, может быть, направлено прямо
в мою грудь.
Вынимаем кисеты, закуриваем трубки. За дубовыми кустами, над желтею шею рожью поднимается темно-синяя туча.
Дует в потное
лицо прохладный, бодрящий ветер, стоишь ему навстречу и жадно дышишь… Ах, хорошо!
Его горячее дыхание, отражаясь от спинки дивана, жгло ему
лицо, ноги лежали неудобно,
в спину
дуло от окна, но, как ни мучительно было, ему уж не хотелось переменять свое положение…
Косарь шел, хромая, и тяжело опирался на палку. Солнце било
в лицо, во рту пересохло, на зубах скрипела пыль;
в груди злобно запеклось что-то тяжелое и горячее. Шел час, другой, третий… Дороге не было конца,
в стороны тянулась та же серая, безлюдная степь. А на горизонте слабо зеленели густые леса, блестела вода;
дунет ветер — призрачные леса колеблются и тают
в воздухе, вода исчезает.
Губы его дергались, силясь выговорить слово, и
в то же мгновение произошло что-то непонятное, чудовищное, сверхъестественное.
В правую щеку мне
дунуло теплым ветром, сильно качнуло меня — и только, а перед моими глазами на месте бледного
лица было что-то короткое, тупое, красное, и оттуда лила кровь, словно из откупоренной бутылки, как их рисуют на плохих вывесках. И
в этом коротком, красном, текущем продолжалась еще какая-то улыбка, беззубый смех — красный смех.
Был шестой час вечера. Зной стоял жестокий, солнечный свет резал глаза; ветерок
дул со степи, как из жерла раскаленной печи, и вместе с ним от шахт доносился острый, противный запах каменноугольного дыма… Мухи назойливо липли к потному
лицу;
в голове мутилось от жары; на душе накипало глухое, беспричинное раздражение.
Ветер
дул ему прямо
в лицо, осыпая холодными как лед брызгами изморози и дождя, от которого открытые пролетки петербургских извозчиков не давали ни малейшей защиты.
Она осторожно вышла из спальни, прошла
в переднюю комнату и, как была
в одном платье, вышла на двор и пошла по направлению к дому, обогнула его и направилась к заднему крыльцу. Мелкий, недавно выпавший снег хрустел у нее под ногами и знобил ноги, одетые
в легкие туфли, резкий ветер
дул ей
в лицо, но она не чувствовала холодка. Твердою поступью взошла она на заднее крыльцо, открыла не запертую дверь и вошла
в заднюю переднюю, через две комнаты от которой находилась комната помощника управляющего.
Карнеев молча прошел
в переднюю, надел шубу и вышел на улицу. Он был ошеломлен обрушившимся над ним несчастием и шел сам не зная куда. На дворе была метель. Резкий ветер
дул ему прямо
в лицо, глаза залепляло снегом, а он все шел без цели, без размышления. Вдруг он очутился у ворот, над которыми висела икона и перед ней горела лампада. Он поднял глаза. Перед им были высокие каменные стены, из-за которых возвышались куполы храма.
— Дело
в том, что романы хорошо писать, полезно иногда и проделывать
в жизни, но тянуть, как написанные, так и жизненные одинаково вредно, первые потому, что покосится на автора и редактор, и издатель, да и публике наскучит, а вторые потому, что не знаешь как обернется; вдруг одному действующему
лицу надоест — «любить под
дулом револьвера», — подчеркнул Николай Леопольдович и лукаво улыбнувшись, взглянул на Агнессу Михайловну.
— Видите, что я, — отвечал с сердцем кабинет-секретарь, бросился к дяде, вырвал фонарь из рук,
дунул —
в одно мгновение исчез алмазный феин дворец и стерлись все
лица со сцены. — Еще хотите ли слышать? Это я, дядюшка! Но зачем, — продолжал он ему на ухо, — приходите вы, с вашим бестолковым подозрением, портить лучшее мое дело?
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску, и утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все толпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтоб обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом завешивал окно, чтобы не
дуло, кто обмахивал мух с
лица ее мужа, чтоб он не проснулся.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же
лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и
дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся
в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.